Станционный буфет. Анализ рассказов "последний лист","зелнаю лампа","старик в станционном буфете","чудесный доктор". «Сфинкс – это символ времени, хранитель мудрости»

"Чудесный доктор"

Александр Иванович Куприн.

В шесть лет мальчик был отдан в Московский Разумовский пансион (сиротский), откуда вышел в 1880 году. Первым литературным опытом Куприна бы ли стихи, оставшиеся неопубликованными. После смерти мужа мать переехала в Москву , где прошло детство и отрочество будущего писателя.

Жанр- рассказ.

Два мальчика из семьи Мерцаловых рассматривают богатую витрину,потом бегут домой,они живут в сыром подвале.Мальчики носили письмо барину с просьбой о помощи,но швейцар выгнал их.Одна их младшая сестра умерла,вторая чажело болеет.Мама стирает богатым за деньги.Папа ищет работу.Пока дети едят холодный борщ,отец бродит по городу.В парке к нему потсаживается господин,который рассказывает что он подарит своим детям.Их отец очень злится и рассказывает всё.Незнакомец оказывается доктором.Он осматривает больную Машу и помогает с едой и оставляет деньги.Вскоре их сестра выздоровела.а дела семьи улучшились.

Главные герои- семья Мерцаловых,доктор Пирогов.

Пейзаж- уже более года жили Мерцаловы в этом подземелье.Оба мальчугана давно успели привыкнуть и к этим закоптелым,плачущим от сырости стенам,и к мокрым отрепкам,сушившимся на протянутой через комнату веревке,и к этому ужасному запаху керосинового чада,детского грязного белья и крыс-настоящему запаху нищеты.

Тема- то что нужно помогать человеку в какой критической ситуации он ни был,потому что добро как бумеранг.

"Зелёная лампа"

Александр Грин.

Александр Грин (настоящее имя:Александр Степанович Гриневский).

Александр научился читать в 6 лет, первой его прочитанной книгой стали "Путешествие Гуллевера" . С детства Грин любил книги о мореплавателях и путешествиях. Мечтал уйти в море матросом и, движимый этой мечтой, делал попытки убежать из дома. Воспитание мальчика было непоследовательным — его то баловали, то строго наказывали, то бросали без присмотра .
Жанр- рассказ/притча.
В Лондоне в 1920 году,зимой,на углу Пикадилли остановились двое хорошо одетых людей среднего возраста.Они ужинали в дорогом ресторане.На улице они наткнулись на лежащего без движений плохо одетого человека.Этот человек упал в обморок от голода. Беднягу звали Джон Ив.Он приехал в Лондон из Ирланлии.Стильтону было сорок лет.Он владел состоянием в двадцать милkионов фунтов. Испробовал все виды развлечений,он томился скукотой.Он предложил Иву выдать ему ежемесячно десять фунтов с условием,что "вы завтра же наймете комнату на одной из центральных улиц,на втором этаже,с окном улицу. " Ив предложили каждый вечер зажигать лампу,прикрытая зелёным обажуром у себя в комнате.Джон Ив согласился. Стильтон хвастается Реймеру,что задешево купил дурака,который "сопьётся от скуки или сойдёт с ума"
Прошло восемь лет.В больницу привезли пьяного,неопрятного старика,который сломал ногу.Это был Стильтон,который разорился и стал нищим.Над ним наклонился врач-это был Джон Ив.Джон предложил Стильтону работу.
Главные герои- Джон Ив,Стильтон и Реймер.
Стильтон и Реймер два хорошо одетых людей среднего возраста.
Джон Ив сирота.
Тема- то что не надо важничать и в жизни всё переменчиво как богатство,так и нищета.

"Старик в станционном буфете "

За столом сидела компания молодых людей, которая увлеченно обсуждала футбол. Юноши не заметили, как к ним подбежала собачка и начала просить кусочек бутерброда, которые они кушали. Собака, несмотря на запреты своего хозяина, продолжала заискивающе прыгать вокруг стола молодых людей.Один из сидящих посмотрел на животное, после чего оскорбил ее хозяина. Его друг все же протянул собачке кусок колбасы, но так же не удержался от язвительных оскорблений в сторону пожилого мужчины, назвав его нищим старцем, который даже не может прокормить домашнее животное.Старик забрал свою собаку обратно и не принял угощения молодого человека. Он достал из кармана последние несколько монет и заказал у буфетчицы бутерброд. Женщина, наблюдавшая за этой ситуацией, пожалела мужчину, и дала ему бесплатно еще один бутерброд, подчеркнув, что не обеднеет, если угостит маленькую собачку.Когда старик вышел на улицу, он накормил свою собачонку. Смотря на то, как она жадно кушает, он горестно начинает корить ее за поведение, не произнося ни одного оскорбительного слова в адрес своих обидчиков.

Главные герои- старик и его собачка,компания молодых людей и продавщица.

Старик был беден.

Пейзаж- был ливень,ситуация разворачивалась в маленьком городке Латвии.

Идея- то что люди бывают разные и не надо оценивать их по внешности,т.к. у него может быть богатая душа.

"Последний лист"

О.Генри.

Признанный мастер американского рассказа. . В трёхлетнем возрасте он лишился матери, умершей от туберкулёза , и воспитывался своей тёткой по отцу, которая являлась владельцем частной школы. После школы учился на фармацевта, работал в аптеке у дяди. Через три года уехал в Техас , пробовал разные профессии — работал на ранчо , разносил воду и горячие лепёшки, служил в земельном управлении.

Жанр- новелла.

Две девочки-художницы, Сью и Джонси, снимают комнату, под окном которой стоит огромное дерево. Одна из девочек тяжело заболела, она в отчаянии, не хочет бороться, придумала себе, что как только упадет последний осенний листок с дерева под окном, она умрет, лежит и тихонько ждет смерти. А листок все не падает, не падает, не падает... Оказывается последний лист давно упал, как и должно было случиться, а сосед-художник, старик Берман, не очень талантливый, но очень добрый, нарисовал точно такой же лист в своей картине, простудился и умер. Его первый и последний шедевр спас девочку, потому что она вдруг пошла на поправку.

Главные герои- берман,Сью,Джоанна.

Выводы-все рассказы связывает поступки людей-все люди выбирают сами какие они будут в этом мире"отзывчивые и добрые","злые и глупые","быть подобным животным или с человеческим достоинством"Все эти рассказы связывают то что ты если в самой яме ты можешь из неё вылезти,благодаря силе воле и человеческому упорству или всё потерять и упасть на самое дно.

• Пеги! - тихо позвал старик. - Как же тебе не стыдно! Зачем ты беспокоишь людей, Пети?

• Пети! - снова позвал старик. - А Пети! Ступай сюда!

• Эх, Пети! Пети! - шепотом сказал старик, и голос его чуть дрогнул от огорчения.

• Просишь? - спросил он. - А где твой хозяин?

• Что же это вы, гражданин! - сказал молодой человек, - Раз собаку держите, так должны кормить. А то некультурно получается. Собака у вас милостыню выпрашивает. Нищенство у нас запрещено законом.

• Ну и отмочил, Валька! - крикнул один из них и бросил собачке кусок колбасы.
• Пети, не смей! - крикнул старик. Обветренное его лицо и тощая, жилистая шея покраснели.

• Не смей брать у них ни крошки! - сказал старик.

• Еще обижается! - сказал скуластый молодой человек. - Какой независимый, скажи пожалуйста.
• А, брось ты его! На что он тебе сдался! - примирительно произнес один из его товарищей, наливая всем пиво.

• Один бутерброд! - сказал он хрипло.

• Один! - сказал старик.
• Берите! - тихо сказала продавщица. - Я на вас не разорюсь...
• Спасибо! - сказал старик.

• Ах, Пети, Пети! Глупая собака!

Худой старик с колючей щетиной на лице сидел в углу станционного буфета в Майори. Над Рижским заливом свистящими полосами проносились зимние шквалы. У берегов стоял толстый лед. Сквозь снежный дым было слышно, как грохочет прибой, налетая на крепкую ледяную закраину.

Старик зашел в буфет, очевидно, погреться. Он ничего не заказывал и понуро сидел на деревянном диване, засунув руки в рукава неумело заплатанной рыбачьей куртки.

Вместе со стариком пришла белая мохнатая собачка. Она сидела, прижавшись к его ноге, и дрожала.

Рядом за столиком шумно пили пиво молодые люди с тугими, красными затылками. Снег таял у них на шляпах. Талая вода капала в стаканы с пивом и на бутерброды с копченой колбасой. Но молодые люди спорили о футбольном матче и не обращали на это внимания.

Когда один из молодых людей взял бутерброд и откусил сразу половину, собачка не выдержала. Она подошла к столику, стала на задние лапы и, заискивая, начала смотреть в рот молодому человеку.

Пети! - тихо позвал старик. - Как же тебе не стыдно! Зачем ты беспокоишь людей, Пети?

Но Пети продолжала стоять, и только передние лапы у нее все время дрожали и опускались от усталости. Когда они касались мокрого живота, собачка спохватывалась и подымала их снова.

Но молодые люди не замечали ее. Они были увлечены разговором и то и дело подливали себе в стаканы холодное пиво.

Снег залеплял окна, и дрожь пробегала по спине при виде людей, пьющих в такую стужу совершенно ледяное пиво.

Пети! - снова позвал старик. - А Пети! Ступай сюда!

Собачка несколько раз быстро мотнула хвостом, как бы давая понять старику, что она его слышит и извиняется, но ничего с собой поделать не может. На старика она не взглянула и даже отвела глаза совсем в другую сторону. Она как бы говорила: «Я сама знаю, что это нехорошо. Но ты же не можешь купить мне такой бутерброд».

Эх, Пети, Пети! - шепотом сказал старик, и голос его чуть дрогнул от огорчения.

Пети снова вильнула хвостом и вскользь, умоляюще посмотрела на старика. Она как бы просила его больше ее не звать и не стыдить, потому что у нее самой нехорошо на душе и она, если бы не крайность, никогда бы, конечно, не стала просить у чужих людей.

Наконец один из молодых людей, скуластый, в зеленой шляпе, заметил собаку.

Просишь, стерва? - спросил он. - А где твой хозяин?

Пети радостно вильнула хвостом, взглянула на старика и даже чуть взвизгнула.

Что же это вы, гражданин! - сказал молодой человек. - Раз собаку держите, так должны кормить. А то некультурно получается. Собака у вас милостыню выпрашивает. Нищенство у нас запрещено законом.

Молодые люди захохотали.

Ну и отмочил, Валька! - крикнул один из них и бросил собачке кусок колбасы.

Пети, не смей! - крикнул старик. Обветренное его лицо и тощая, жилистая шея покраснели.

Собачка сжалась и, опустив хвост, подошла к старику, даже не взглянув на колбасу.

Не смей брать у них ни крошки! - сказал старик.

Он начал судорожно рыться в карманах, достал немного серебряной и медной мелочи и начал пересчитывать ее на ладони, сдувая мусор, прилипший к монетам. Пальцы у него дрожали.

Еще обижается! - сказал скуластый молодой человек. - Какой независимый, скажи пожалуйста!

А, брось ты его! На что он тебе сдался? - примирительно сказал один из молодых людей, наливая всем пиво.

Старик ничего не ответил. Он подошел к стойке и положил горсть мелких денег на мокрый прилавок.

Один бутерброд! - сказал он хрипло. Собачка стояла рядом с ним, поджав хвост. Продавщица подала старику на тарелке два бутерброда.

Один! - сказал старик.

Берите! - тихо сказала продавщица. - Я на вас не разорюсь…

Палдиес! - сказал старик. - Спасибо!

Он взял бутерброды и вышел на платформу. Там никого не было. Один шквал прошел, второй подходил, но был еще далеко на горизонте. Даже слабый солнечный свет упал на белые леса за рекой Лиелупа.

Старик сел на скамейку, дал один бутерброд Пети, а другой завернул в серый носовой платок и спрятал в карман.

Собачка судорожно ела, а старик, глядя на нее, говорил:

Ах, Пети, Пети! Глупая собака!

Но собачка не слушала его. Она ела. Старик смотрел на нее и вытирал рукавом глаза - они у него слезились от ветра.

Вот, собственно, и вся маленькая история, случившаяся на станции Майори на Рижском взморье.

Зачем я ее рассказал?

Начав писать ее, я думал совсем о другом. Как это ни покажется странным, я размышлял о значении подробностей в прозе, вспомнил эту историю и решил, что если ее описать без одной главной подробности - без того, что собака всем своим видом извинялась перед хозяином, без этого жеста маленькой собаки, то история эта станет грубее, чем она была на самом деле.

А если выбросить и другие подробности - неумело заплатанную куртку, свидетельствующую о вдовстве или одиночестве, капли талой воды, падавшие со шляп молодых людей, ледяное пиво, мелкие деньги с прилипшим к ним сором из кармана, да, наконец, даже шквалы, налетавшие с моря белыми стенами, то рассказ от этого стал бы значительно суше и бескровнее.

В последние годы подробности начали исчезать из нашей беллетристики, особенно в вещах молодых писателей.

Без подробности вещь не живет. Любой рассказ превращается в ту сухую палку от копченого сига, о какой упоминал Чехов. Самого сига нет, а торчит одна тощая щепка.

Смысл подробности заключается в том, чтобы, по словам Пушкина, мелочь, которая ускользает от глаз, мелькнула бы крупно, в глаза всем.

С другой стороны, есть писатели, страдающие утомительной и скучной наблюдательностью. Они заваливают свои сочинения грудами подробностей - без отбора, без понимания того, что подробность имеет право жить и необходимо нужна только в том случае, если она характерна, если она может сразу, как лучом света, вырвать из темноты любого человека или любое явление.

Например, чтобы дать представление о начавшемся крупном дожде, достаточно написать, что первые его капли громко щелкали по газете, валявшейся на земле под окном.

Или, чтобы дать страшное ощущение смерти грудного ребенка, достаточно сказать об этом так, как сказал Алексей Толстой в «Хождении по мукам»:

«Измученная Даша уснула, а когда проснулась, ее ребенок был мертв и легкие волосы у него на голове поднялись».

«- Покуда спала, к нему пришла смерть… - сказала Даша, плача, Телегину. - Пойми же - у него волосики встали дыбом… Один мучился… Я спала.

Никакими уговорами нельзя было отогнать от нее видение одинокой борьбы мальчика со смертью».

Эта подробность (легкие детские волосы, вставшие дыбом) стоит многих страниц самого точного описания смерти.

Обе эти подробности верно бьют в цель. Только такой и должна быть подробность - определяющей целое и, кроме того, обязательной.

В рукописи одного молодого писателя я наткнулся на такой диалог:

«- Здорово, тетя Паша! - сказал, входя, Алексей. (Перед этим автор говорит, что Алексей открыл дверь в комнату тети Паши рукой, как будто дверь можно открыть головой.)

Здравствуй, Алеша, - приветливо воскликнула тетя Паша, оторвалась от шитья и посмотрела на Алексея. - Что долго не заходил?

Да все некогда. Собрания всю неделю проводил.

Говоришь, всю неделю?

Точно, тетя Паша! Всю неделю. Володьки нету? - спросил Алексей, оглядывая пустую комнату.

Нет. Он на производстве.

Ну, тогда я пошел. До свиданьица, тетя Паша. Бывайте здоровы.

До свиданья, Алеша, - ответила тетя Паша. - Будь здоров.

Алексей направился к двери, открыл ее и вышел. Тетя Паша посмотрела ему вслед и покачала головой:

Бойковитый парень. Моторный».

Весь этот отрывок состоит, помимо небрежностей и разгильдяйской манеры писать, из совершенно не обязательных и пустых вещей (они подчеркнуты). Все это ненужные, не характерные, ничего не определяющие подробности.

В поисках и определении подробностей нужен строжайший выбор.

Подробность теснейшим образом связана с тем явлением, которое мы называем интуицией.

Интуицию я представляю себе как способность по отдельной частности, по подробности, по одному какому-либо свойству восстановить картину целого.

Интуиция помогает историческим писателям воссоздавать не только подлинную картину жизни прошедших эпох, но самый их воздух, самое состояние людей, их психику, что по сравнению с нашей была, конечно, несколько иной.

Интуиция помогла Пушкину, никогда не бывшему в Испании и в Англии, написать великолепные испанские стихи, написать «Каменного гостя», а в «Пире во время чумы» дать картину Англии, не худшую, чем это могли бы сделать Вальтер Скотт или Берне - уроженцы этой туманной страны.

Хорошая подробность вызывает и у читателя интуитивное и верное представление о целом - или о человеке и его состоянии, или о событии, или, наконец, об эпохе.

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Шрифт:

100% +

Конечно, Толстой был в значительной степени импровизатором. Мысль у него опережала руку.

Все писатели, должно быть, знают то замечательное состояние во время работы, когда новая мысль или картина появляются внезапно, как бы прорываются, как вспышки, на поверхность из глубины сознания. Если их тут же не записать, то они могут так же бесследно исчезнуть.

В них свет, трепет, но они непрочны, как сны. Те сны, которые мы помним только какую-то долю секунды после пробуждения, но тут же забываем. Сколько бы мы ни мучились и ни старались вспомнить их потом, это не удается. От этих снов сохраняется только ощущение чего-то необыкновенного, загадочного, чего-то «дивного», как сказал бы Гоголь.

Надо успеть записать. Малейшая задержка – и мысль, блеснув, исчезнет.

Может быть, поэтому многие писатели не могут писать на узких полосках бумаги, на гранках, как это делают журналисты. Нельзя слишком часто отрывать руку от бумаги, потому что даже эта ничтожная задержка на какую-то долю секунды может быть гибельной. Очевидно, работа сознания совершается с фантастической быстротой.

Французский поэт Беранже писал свои песенки в дешевых кафе. И Эренбург, насколько я знаю, тоже любил писать в кафе. Это понятно. Потому что нет лучшего одиночества, как среди оживленной толпы, если, конечно, никто и ничто непосредственно не отрывает тебя от мыслей и не покушается на твою сосредоточенность.

Андерсен любил придумывать свои сказки в лесах. У него было хорошее, очень сильное зрение. Поэтому он мог рассматривать кусок коры или старую сосновую шишку и видеть на них, как сквозь увеличительную линзу, такие подробности, из которых легко составлялась сказка.

Вообще все в лесу – каждый замшелый пень и каждый рыжий муравей-разбойник, который тащит, как похищенную прелестную принцессу, маленькую мошку с прозрачными зелеными крылышками, – все это может обернуться сказкой.

Мне не хотелось бы говорить о своем собственном литературном опыте. Это вряд ли прибавит что-либо существенное к тому, что уже сказано. Но все же несколько слов от себя я добавлю.

Если мы хотим добиться наивысшего расцвета нашей литературы, то надо понять, что самая плодотворная форма общественной деятельности писателя – это его творческая работа. Скрытая от всех до выхода книги работа писателя превращается после ее выхода в общечеловеческое дело.

Нужно беречь время, силы и талант писателей, а не разменивать их на изнурительную окололитературную возню и заседания.

Писателю, когда он работает, нужны спокойствие и, по возможности, отсутствие забот. Если впереди ждет какая-нибудь, даже отдаленная, неприятность, то лучше не браться за рукопись. Перо будет валиться из рук, или из-под него поползут вымученные пустые слова.

Я несколько раз в своей жизни работал с легким сердцем, сосредоточенно и неторопливо.

Однажды я плыл зимой на совершенно пустом теплоходе из Батума в Одессу. Море было серое, холодное, тихое. Берега тонули в пепельной мгле. Тяжелые тучи, будто в летаргическом сне, лежали на хребтах отдаленных гор.

Я писал в каюте, иногда вставал, подходил к иллюминатору, смотрел на берега. Тихо пели в железной утробе теплохода могучие машины. Пищали чайки. Писать было легко. Никто не мог оторвать меня от любимых мыслей. Ни о чем, совершенно ни о чем не надо было думать, кроме как о рассказе, который я писал. Я ощущал это как величайшее счастье. Открытое море защищало меня от всяких помех.

И еще очень помогало работать сознание движения в пространстве, смутное ожидание портовых городов, куда мы должны были заходить, предчувствие, может быть, каких-то неутомительных и коротких встреч.

Теплоход резал стальным форштевнем бледную зимнюю воду, и мне казалось, что он несет меня к неизбежному счастью. Так мне казалось, очевидно, потому, что удавался рассказ.

И еще я помню, как легко было работать в мезонине деревенского дома, осенью, в одиночестве, под потрескиванье свечи.

Темная и безветренная сентябрьская ночь окружала меня и так же, как море, защищала от всяких помех.

Трудно сказать почему, но очень помогло писать сознание, что за стеной всю ночь напролет облетает старый деревенский сад. Я думал о нем, как о живом существе. Он был молчалив и терпеливо ждал того времени, когда я пойду поздним вечером к колодцу за водой для чайника. Может быть, ему было легче переносить эту бесконечную ночь, когда он слышал бренчанье ведра и шаги человека.

Но, во всяком случае, ощущение одинокого сада и холодных лесов, тянущихся за околицей на десятки километров, лесных озер, где в такую ночь, конечно, не может быть и нет ни единой человеческой души, а только звезды отражаются в воде, как отражались сто и тысячу лет назад, – это ощущение помогало мне. Пожалуй, я могу сказать, что в эти осенние вечера я был действительно счастлив.

Хорошо писать, когда впереди тебя ждет что-нибудь интересное, радостное, любимое, даже такой пустяк, как рыбная ловля под черными ивами на отдаленной старице реки.

Старик в станционном буфете

Худой старик с колючей щетиной на лице сидел в углу станционного буфета в Майори. Над Рижским заливом с висящими полосами проносились зимние шквалы. У берегов стоял толстый лед. Сквозь снежный дым было слышно, как грохочет прибой, налетая на крепкую ледяную закраину.

Старик зашел в буфет, очевидно, погреться. Он ничего не заказывал и понуро сидел на деревянном диване, засунув руки в рукава неумело заплатанной рыбачьей куртки.

Вместе со стариком пришла белая мохнатая собачка. Она сидела, прижавшись к его ноге, и дрожала.

Рядом за столиком шумно пили пиво молодые люди с тугими, красными затылками. Снег таял у них на шляпах. Талая вода капала в стаканы с пивом и на бутерброды с копченой колбасой. Но молодые люди спорили о футбольном матче и не обращали на это внимания.

Когда один из молодых людей взял бутерброд и откусил сразу половину, собачка не выдержала. Она подошла к столику, стала на задние лапы и, заискивая, начала смотреть в рот молодому человеку.

– Пети! – тихо позвал старик. – Как же тебе не стыдно! Зачем ты беспокоишь людей, Пети?

Но Пети продолжала стоять, и только передние лапы у нее все время дрожали и опускались от усталости. Когда они касались мокрого живота, собачка спохватывалась и подымала их снова.

Но молодые люди не замечали ее. Они были увлечены разговором и то и дело подливали себе в стаканы холодное пиво.

Снег залеплял окна, и дрожь пробегала по спине при виде людей, пьющих в такую стужу совершенно ледяное пиво.

– Пети! – снова позвал старик. – А Пети! Ступай сюда!

Собачка несколько раз быстро мотнула хвостом, как бы давая понять старику, что она его слышит и извиняется, но ничего с собой поделать не может. На старика она не взглянула и даже отвела глаза совсем в другую сторону. Она как бы говорила: «Я сама знаю, что это нехорошо. Но ты же не можешь купить мне такой бутерброд».

– Эх, Пети! Пети! – шепотом сказал старик, и голос его чуть дрогнул от огорчения.

Пети снова вильнула хвостом и вскользь, умоляюще посмотрела на старика. Она как бы просила его больше не звать и не стыдить, потому что у нее самой нехорошо на душе и она, если бы не крайность, никогда бы, конечно, не стала просить у чужих людей.

Наконец один из молодых людей, скуластый, в зеленой шляпе, заметил собаку.

– Просишь, стерва? – спросил он. – А где твой хозяин?

Пети радостно вильнула хвостом, взглянула на старика и даже чуть взвизгнула.

– Что же это вы, гражданин! – сказал молодой человек. – Раз собаку держите, так должны кормить. А то некультурно получается. Собака у вас милостыню выпрашивает. Нищенство у нас запрещено законом.

Молодые люди захохотали.

– Ну и отмочил, Валька! – крикнул один из них и бросил собачке кусок колбасы.

– Пети, не смей! – крикнул старик. Обветренное его лицо и тощая, жилистая шея покраснели.

Собачка сжалась и, опустив хвост, подошла к старику, даже не взглянув на колбасу.

– Не смей брать у них ни крошки! – сказал старик.

Он начал судорожно рыться в карманах, достал немного серебряной и медной мелочи и пересчитывал ее на ладони, сдувая мусор, прилипший к монетам. Пальцы у него дрожали.

– Еще обижается! – сказал скуластый молодой человек. – Какой независимый, скажи пожалуйста.

– А, брось ты его! На что он тебе дался! – примирительно произнес один из его товарищей, наливая всем пиво.

Старик не проронил ни слова. Он подошел к стойке и положил несколько монет на мокрый прилавок.

– Один бутерброд! – сказал он хрипло.

Собачка стояла рядом с ним, поджав хвост.

Продавщица подала старику на тарелке два бутерброда.

– Один! – сказал старик.

– Берите! – тихо сказала продавщица. – Я на вас не разорюсь…

– Палдиес! – сказал старик. – Спасибо!

Он взял бутерброды и вышел на платформу. Там никого не было. Один шквал прошел, второй подходил, но был еще далеко на горизонте. Даже слабый солнечный свет упал на белые леса за рекой Лиелупа.

Старик сел на скамейку, дал один бутерброд Пети, а другой завернул в серый носовой платок и спрятал в карман.

Собачка судорожно ела, а старик, глядя на нее, говорил:

– Ах, Пети, Пети! Глупая собака!

Но собачка не слушала его. Она только ела. Старик смотрел на нее и вытирал рукавом глаза – верно, они слезились у него от ветра.

Вот, собственно, и вся маленькая история, случившаяся на станции Майори на Рижском взморье.

Зачем я ее рассказал?

Размышляя о значении подробностей в прозе, я вспомнил эту историю и понял, что если передать ее без одной главной подробности – без того, что собака всем своим видом извинялась перед хозяином, без этого заискивающего жеста маленького существа, то история эта станет грубее, чем она была на самом деле.

А если выбросить и другие подробности – неумело заплатанную куртку, свидетельствующую о вдовстве или одиночестве, капли талой воды, падавшие со шляп молодых людей, ледяное пиво, мелкие деньги с прилипшим к ним сором из кармана да, наконец, даже шквалы, налетавшие с моря белыми стенами, то рассказ от этого стал бы значительно суше и бескровнее.

В последние годы подробности начали исчезать из нашей беллетристики, особенно в вещах молодых писателей.

Но без подробности вещь не живет. Любой рассказ превращается тогда в ту сухую палку от копченого сига, о какой упоминал Чехов. Самого сига нет, а торчит одна тощая щепка.

Смысл подробности заключается в том, чтобы, по словам Пушкина, мелочь, которая обычно ускользает от глаз, мелькнула бы крупно, стала видной всем.

С другой стороны, есть писатели, страдающие утомительной и скучной наблюдательностью. Они заполняют свои сочинения грудами подробностей – без отбора, без понимания того, что подробность имеет право жить и необходимо нужна только в том случае, если она характерна, если она может сразу, как лучом света, вырвать из темноты любого человека или любое явление.

Например, чтобы дать представление о начавшемся крупном дожде, достаточно написать, что первые его капли громко щелкали по газете, валявшейся на земле под окном.

Или, чтобы передать страшное ощущение смерти грудного ребенка, достаточно сказать об этом так, как сказал Алексей Толстой в «Хождении по мукам»:

Измученная Даша уснула, а когда проснулась, ее ребенок был мертв.

«Схватила его, развернула, – на высоком черепе его светлые и редкие волосы стояли дыбом.

…Даша сказала мужу:

– Покуда спала, к нему пришла смерть… Пойми же – у него волосики стали дыбом… Один мучился… Я спала…

Никакими уговорами нельзя было отогнать от нее видения одинокой борьбы мальчика со смертью».

Эта подробность (легкие детские волосы, вставшие дыбом) стоит многих страниц самого точного описания смерти.

Обе эти подробности верно бьют в цель. Только такой и должна быть подробность – определяющей целое и, кроме того, обязательной.

В рукописи одного молодого писателя я наткнулся на такой диалог:

«Здорово, тетя Паша! – сказал, входя, Алексей. (Перед этим автор говорит, что Алексей открыл дверь в комнату тети Паши рукой, как будто дверь можно открыть головой. )

– Здравствуй, Алеша, – приветливо воскликнула тетя Паша, оторвалась от шитья и посмотрела на Алексея. – Что долго не заходил?

– Да все некогда. Собрания всю неделю проводил.

– Говоришь, всю неделю?

– Точно, тетя Паша! Всю неделю. Володьки нету? – спросил Алексей, оглядывая пустую комнату.

– Нет. Он на производстве.

– Ну, тогда я пошел. До свиданьица, тетя Паша. Бывайте здоровы.

– До свидания, Алеша, – ответила тетя Паша. – Будь здоров.

Алексей направился к двери, открыл ее и вышел. Тетя Паша посмотрела ему вслед и покачала головой.

– Бойковитый парень. Моторный».

Весь этот отрывок состоит, помимо небрежностей и разгильдяйской манеры писать, из совершенно необязательных и пустых вещей (они подчеркнуты). Все это ненужные, нехарактерные, ничего не определяющие подробности.

В поисках и определении нужен строжайший отбор.

Подробность теснейшим образом связана с тем, что мы называем интуицией.

Интуицию я представляю себе как способность по отдельной частности, по подробности, по одному какому-либо свойству восстановить картину целого.

Интуиция помогает авторам исторических произведений воссоздавать не только подлинную картину жизни прошедших эпох, но самый их неповторимый колорит, чувствования людей, их психику, которая, по сравнению с нашей, была, конечно, несколько иной.

Интуиция помогла Пушкину, никогда и не бывшему в Испании и в Англии, написать великолепные испанские стихи, написать «Каменного гостя», а в «Пире во время чумы» дать картину средневековой Англии, не худшую, чем это могли бы сделать Вальтер Скотт или Бернс – уроженцы этой туманной страны.

Хорошая подробность вызывает и у читателя интуитивное и верное представление о целом – о человеке и его состоянии, о событии или, наконец, об эпохе.

Белая ночь

Старый пароход отвалил от пристани в Вознесенье и вышел в Онежское озеро.

Белая ночь простиралась вокруг. Я впервые видел эту ночь не над Невой и дворцами Ленинграда, а среди северных лесистых пространств и озер.

На востоке низко висела бледная луна. Она не давала света.

Волны от парохода бесшумно убегали вдаль, покачивая куски сосновой коры. На берегу, должно быть в каком-нибудь древнем погосте, сторож пробил на колокольне часы – двенадцать ударов. И хотя до берега было далеко, этот звон долетел до нас, миновал пароход и ушел по водной глади в прозрачной сумрак, где висела луна.

Я не знаю, как лучше назвать томительный свет белой ночи. Загадочным? Или магическим?

Эти ночи всегда кажутся мне чрезмерной щедростью природы – столько в них бледного воздуха и призрачного блеска фольги и серебра.

Человек не может примириться с неизбежным исчезновением этой красоты, этих очарованных ночей. Поэтому, должно быть, белые ночи и вызывают своей непрочностью легкую печаль, как все прекрасное, когда оно обречено жить недолго.

Я впервые ехал на север, но все казалось мне здесь знакомым, особенно груды белой черемухи, отцветавшей в ту позднюю весну в заглохших садах.

Много этой холодной и пахучей черемухи было в Вознесенье. Никто здесь ее не обрывал и не ставил на столы в кувшинах.

Я ехал в Петрозаводск. В то время Алексей Максимович Горький задумал издавать серию книг под рубрикой «История фабрик и заводов». К этому делу он привлек многих писателей, причем было решено работать бригадами, – тогда это слово впервые появилось в литературе.

Горький предложил мне на выбор несколько заводов. Я остановился на старинном Петровском заводе в Петрозаводске. Он был основан Петром Первым и существовал сначала как завод пушечный и якорный, потом занимался бронзовым литьем, а после революции перешел на изготовление дорожных машин.

От бригадной работы я отказался. Я был уверен тогда (как и сейчас), что есть области человеческой деятельности, где артельная работа просто немыслима, в особенности работа над книгой. В лучшем случае может получиться собрание разнородных очерков, а не цельная книга. В ней же, по-моему, несмотря на особенности материала, все равно должна была присутствовать индивидуальность писателя со всеми качествами его восприятия действительности, его стиля и языка.

Я считал, что как нельзя одновременно играть вдвоем или втроем на одной и той же скрипке, так же невозможно писать сообща одну и ту же книгу.

Я сказал об этом Алексею Максимовичу. Он насупился, побарабанил, по своему обыкновению, пальцами по столу, подумал и ответил:

– Вас, молодой человек, будут обвинять в самоуверенности. Но, в общем, валяйте! Только оконфузиться вам нельзя – книгу обязательно привозите. Всенепременно!

На пароходе я вспомнил об этом разговоре и поверил, что книгу напишу. Мне очень нравился север. Это обстоятельство, как мне тогда казалось, должно было значительно облегчить работу. Очевидно, я надеялся протащить в эту книгу о Петровском заводе пленившие меня черты севера – белые ночи, тихие воды, леса, черемуху, певучий новгородский говор, черные челны с изогнутыми носами, похожими на лебединые шеи, коромысла, расписанные разноцветными травами.

Петрозаводск был в то время тихим и пустынным. На улицах лежали большие мшистые валуны. Город был весь какой-то слюдяной – должно быть, от несильного блеска, исходившего от озера, и от белесого, невзрачного, но милого неба.

В Петрозаводске я засел в архивах и библиотеке и начал читать все, что относилось к Петровскому заводу. История завода оказалась сложной и интересной. Петр Первый, шотландские инженеры, наши крепостные талантливые мастера, карронский способ литья, водяные машины, своеобычные нравы – все это давало обильный материал для книги.

Прежде всего я набросал ее план. В нем было много истории и описаний, но мало людей.

Я решил писать книгу тут же, в Карелии, и потому снял комнату у бывшей учительницы Серафимы Ионовны – совершенно опростившейся старушки, ничем не похожей на учительницу, кроме очков и знания французского языка.

Я начал писать книгу по плану, но, сколько ни бился, книга просто рассыпалась у меня под руками. Мне никак не удавалось спаять материал, сцементировать его, дать ему естественное течение.

Материал расползался. Интересные куски провисали, не поддержанные соседними интересными кусками. Они одиноко торчали, не подкрепленные тем единственным, что могло бы вдохнуть жизнь в эти архивные факты, – живописной подробностью, воздухом времени, близкой мне человеческой судьбой.

Я писал о водяных машинах, о производстве, о мастерах, писал с глубокой тоской, понимая, что, пока у меня не будет своего отношения ко всему этому, пока хотя бы самое слабое лирическое дыхание не оживит этот материал, ничего из книги не получится. И вообще никакой книги не будет.

(Кстати, в то время я понял, что писать о машинах нужно так же, как мы пишем о людях, – чувствуя их, любя их, радуясь и страдая за них. Не знаю как кто, но я всегда испытываю физическую боль за машину, хотя бы за «Победу», когда она, напрягаясь, берет из последних сил крутой подъем. Я устаю от этого, пожалуй, не меньше, чем машина. Может быть, этот пример не очень удачен, но я убежден, что к машинам, если хочешь написать о них, надо относиться как к живым существам. Я заметил, что хорошие мастера и рабочие так к ним и относятся.)

Ничего нет отвратительнее и тяжелее беспомощности перед материалом.

Я чувствовал себя человеком, взявшимся не за свое дело, как если бы мне пришлось выступать в балете или редактировать философию Канта.

А память нет-нет да и колола меня словами Горького: «Только оконфузиться вам нельзя – книгу обязательно привозите».

Я был подавлен еще и тем, что рушилась одна из основ писательского мастерства, которую я свято чтил. Я считал, что писателем может быть только тот, кто умеет легко и не теряя своей индивидуальности овладевать любым материалом.

Это мое состояние кончилось тем, что я решил сдаться, ничего не писать и уехать из Петрозаводска.

– Вы как, бывало, мои дуры гимназистки перед экзаменом, – сказала она мне. – Так забьют себе головы, что ничего не видят и не могут понять, что важно, а что ерунда. Просто переутомились. Я вашего дела писательского не знаю, но думается мне, что тут напором ничего не возьмешь. Только перетянете себе нервы. А это и вредно и просто опасно. Вы сгоряча не уезжайте. Отдохните, поездите по озеру, погуляйте по городу. Он у нас славный, простой. Может, что и получится.

Но я все же решил уехать. Перед отъездом я пошел побродить по Петрозаводску. До тех пор я его как следует и не видел.

Я побрел к северу вдоль озера и вышел на окраину города. Домишки кончились. Потянулись огороды. Среди них то тут, то там виднелись кресты и могильные памятники.

Какой-то старик полол грядки моркови. Я спросил его, что это за кресты.

– Тут ране кладбище было, – ответил старик. – Вроде иностранцев здесь погребали. А сейчас эта земля пошла под огороды, памятники поубирали. А что осталось, так это ненадолго. До будущей весны постоят, не дольше.

Памятников, правда, было мало – всего пять-шесть. Один из них был обнесен чугунной оградой великолепного тяжелого литья.

Я подошел к нему. На гранитной сломанной колонке виднелась надпись на французском языке. Высокий репейник закрывал почти всю эту надпись.

Я сломал репейник и прочел: «Шарль-Евгений Лонсевиль, инженер артиллерии Великой армии императора Наполеона. Родился в 1778 году в Перпиньяне, скончался летом 1816 года в Петрозаводске, вдали от родины. Да снизойдет мир на его истерзанное сердце».

Я понял, что передо мной была могила человека незаурядного, человека с печальной судьбой, и что именно он выручит меня.

Я вернулся домой, сказал Серафиме Ионовне, что остаюсь в Петрозаводске, и тотчас пошел в архив.

Там работал совершенно высохший, даже как будто прозрачный от худобы старичок в очках, бывший преподаватель математики. Архив не был еще целиком разобран, но старичок прекрасно управлялся в нем.

Я рассказал ему, что со мной произошло. Старичок страшно разволновался. Он привык выдавать, да и то редко, скучные справки, главным образом выписки из церковных метрических книг, а сейчас нужно было произвести трудный и интересный архивный розыск – найти все, что касалось загадочного наполеоновского офицера, умершего почему-то в Петрозаводске больше ста лет назад.

И старичок и я – мы оба беспокоились. Найдутся ли в архиве хоть какие-нибудь следы Лонсевиля, чтобы по ним можно было с большей или меньшей вероятностью восстановить его жизнь? Или мы ничего не найдем?

В общем, старичок неожиданно заявил, что не пойдет ночевать домой, а будет рыться в архиве всю ночь. Я хотел остаться с ним, но оказалось, что посторонним в архиве находиться нельзя. Тогда я отправился в город, купил хлеба, колбасы, чаю и сахару, принес все это старичку, чтобы он мог ночью поесть, и ушел.

Поиски длились девять дней. Каждое утро старичок показывал мне список дел, где, по его догадкам, могли быть какие-нибудь упоминания о Лонсевиле. Против наиболее интересных дел он ставил «птички», но называл их, как математик, «радикалами».

Только на седьмой день была найдена запись в кладбищенской книге о погребении при несколько странных обстоятельствах пленного капитана французской армии Шарля-Евгения Лонсевиля.

На девятый день были найдены упоминания о Лонсевиле в двух частных письмах, а на десятый – оборванное, без подписи донесение олонецкого губернатора о кратковременном пребывании в Петрозаводске жены «означенного Лонсевиля Марии-Цецилии Тринитэ, приезжавшей из Франции для установки памятника на его могиле».

Материалы были исчерпаны. Но и того, что нашел сиявший от этой удачи старичок-архивариус, было достаточно, чтобы Лонсевиль ожил в моем воображении.

Как только появился Лонсевиль, я тотчас засел за книгу – и весь материал по истории завода, что еще недавно так безнадежно рассыпа́лся, вдруг лег в нее. Улегся плотно и как бы сам собой вокруг этого артиллериста, участника французской революции и наполеоновского похода в Россию, взятого в плен казаками под Гжатском, сосланного на Петрозаводский завод и умершего там от горячки.

Так была написана повесть «Судьба Шарля Лонсевиля».

Материал был мертв, пока не появился человек.

Кроме того, весь заранее составленный план книги разлетелся вдребезги. Теперь повествование уверенно вел за собой Лонсевиль. Он как магнит притянул к себе не только исторические факты, но и многое из того, что я видел на севере.

В повести есть сцена оплакивания умершего Лонсевиля. Слова женского плача над ним я взял из подлинных причитаний. Этот случай заслуживает того, чтобы о нем упомянуть.

Я ехал на пароходе вверх по Свири, из Ладожского озера в Онежское. Где-то, кажется в Свирице, на нижнюю палубу внесли с пристани простой сосновый гроб.

В Свирице, оказывается, умер старейший и самый опытный на Свири лоцман. Его друзья-лоцманы решили провезти гроб с его телом по всей реке – от Свирицы до Вознесенья, чтобы покойный как бы простился с любимой рекой. И кроме того, чтобы дать возможность береговым жителям попрощаться с этим очень уважаемым в тех местах, своего рода знаменитым человеком.

Дело в том, что Свирь порожистая и стремительная река. Пароходы без опытного лоцмана не могут проходить свирские стремнины. Поэтому на Свири с давних пор существовало целое племя лоцманов, очень тесно связанных между собой.

Когда мы проходили стремнины – пороги, наш пароход тащили два буксира, несмотря на то что он сам работал полным ходом.

Вниз по течению пароходы шли в обратном порядке – и пароход и буксир работали задним ходом против течения, чтобы замедлить спуск и не налететь на пороги.

О том, что на нашем пароходе везут умершего лоцмана, дали телеграмму вверх по реке. Поэтому на каждой пристани пароход встречали толпы жителей. Впереди стояли старухи-плакальщицы в черных платках. Как только пароход подваливал к пристани, они начинали оплакивать умершего высокими, томительными голосами.

Слова этого поэтического плача никогда не повторялись. По-моему, каждый плач был импровизацией.

Вот один из плачей:

«Пошто отлетел от нас в смертную сторону, пошто покинул нас, сиротинушек? Нешто мы тебя не привечали, не встречали добрым да ласковым словом? Погляди на Свирь, батюшка, погляди в останний раз, – кручи запеклись рудой кровью, течет река из одних наших бабьих слез. Ох, за что же это смерть к тебе пришла не ко времени? Ох, чего же это по всей Свири-реке горят погребальные свечечки?»

Так мы и плыли до Вознесенья под этот плач, не прекращавшийся даже ночью.

А в Вознесенье на пароход взошли суровые люди – лоцманы – и сняли с гроба крышку. Там лежал седой могучий старик с обветренным лицом.

Гроб подняли на льняных полотенцах и понесли на берег под звонкий плач. За гробом шла молодая женщина, прикрыв шалью бледное лицо. Она вела за руку белоголового мальчика. За ней в нескольких шагах позади шел средних лет мужчина в форме речного капитана. Это были дочь, внук и зять умершего.

На пароходе приспустили флаг, и, когда гроб понесли на кладбище, пароход дал несколько протяжных гудков.

И еще одно впечатление отразилось в этой повести. Ничего значительного в этом впечатлении не было, но почему-то оно в моей памяти накрепко связано с севером. Это необыкновенный блеск Венеры.

Никогда я еще не видел блеска такой напряженности и чистоты. Венера переливалась, как капля алмазной влаги на зеленеющем предрассветном небе.

Это была действительно посланница небес, предвестница прекрасной утренней зари. В средних широтах и на юге я как-то никогда не замечал ее. А здесь казалось – она одна сверкает в своей девственной красоте над пустошами и лесами, одна властвует в предутренние часы над всей северной землей, над Онегой и Заволочьем, над Ладогой и Заонежьем.

Проект

урока литературы на тему:

«Роль художественной детали в рассказе К.Г. Паустовского «Старик в станционном буфете»» (6 класс)

1. Решаемые учебные проблемы:

- развитие речемыслительной деятельности учащихся через поиск и осмысление художественной детали в произведении;

Подведение учащихся к понимаю принципов взаимоотношений между людьми разных социальных групп, отношений между людьми и животными;

Формирование общепринятых правил поведения, культуры взаимоотношений;

Воспитание любви к книге; чувств милосердия, отзывчивости, порядочности; достойного поведения в сложной ситуации.

2. Задачи для учащихся:

- познакомиться с содержанием рассказа;

Определить, какие проблемы поднимает автор произведения;

Находить художественную деталь и раскрывать ее роль в характеристике героев произведения, ситуациях и реализации авторского замысла;

Определить основные черты характера главного героя, принципы и правила его жизни;

Выявить значение второстепенных героев рассказа в решении авторского замысла.

3. Планируемые результаты:

Личностные : развитие познавательной активности учащихся; формирование нравственно-этического оценивания и эмпатии как понимания чувств других людей и сопереживания им, живого интереса к изучаемому; формирование собственного отношения к героям рассказа К.Г. Паустовского, их оценка, понимание авторской позиции и своего отношения к ней; использование для решения познавательной и коммуникативной задач различных источников (словари и др.)

Метапредметные:

Познавательные : расширение представления детей о сложности и кропотливости писательского труда; воспитание думающего не равнодушного человека и читателя; формирование умения критически мыслить, анализировать, оценивать прочитанное.

Регулятивные : умение работать по плану, выполнение заданий в соответствии с поставленной задачей.

Коммуникативные : формирование умения выражать свои мысли в оценочном суждении, используя различные художественные средства в соответствии с конкретной коммуникативно-речевой ситуацией, строить монологическое доказательное высказывание, уважать мнение оппонентов; формирование умений работать в микрогруппе (паре); проявление взаимопомощи, поддержки, умения договариваться о последовательности действий и формах презентации результата.

Предметные:

В познавательной (интеллектуальной) сфере : формирование компетенций грамотного читателя через выявление и осмысление художественной детали в произведении, лексическую работу; владение литературоведческой терминологией при анализе повести, различными формами творческой работы (кластер, синквейн).

В ценностно-ориентационной сфере : приобщение к духовно-нравственным ценностям русской классической литературы, развитие умения выразить свои мысли, оценить поступок героя – обобщать, делать выводы; воспитание любви к книге, чувств милосердия и отзывчивости, достойного поведения в сложной ситуации.

В сфере физической деятельности : восприятие на слух литературного произведения, осмысленное чтение и адекватное восприятие прочитанного, умение отвечать на вопросы по прослушанному или прочитанному тексту; создавать устные монологические высказывания, умение вести диалог; понимание роли изобразительно-выразительных средств в создании образов рассказа; поиск и выделение необходимой информации.

Запрограммированные результаты реализуются во взаимосвязанной системе на протяжении всего урока в разных структурных его частях, на разных этапах работы с текстом рассказа К.Г. Паустовского «Старик в станционном буфете»

4. Учебный материал урока: текст рассказа К. Паустовского «Старик в станционном буфете», краткая информация о взаимоотношениях писателя и читателя, о книге К. Паустовского «Золотая роза», высказывание С.Е. Маршака, словари.

5. Формы работы: индивидуальная, фронтальная, групповая.

6. Виды деятельности: работы с эпиграфом, составление кластера, аналитическая беседа, словарная работа, работа в группах, составление синквейна.

7. Тип урока по форме: диалогический.

8. Тип урока по содержанию: поисково-исследовательский.

9. Форма оценивания результатов обученности: сертификат грамотного

читателя.

10. Оборудования и наглядные пособия : компьютер, проектор,

презентация, книги (А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, И.С. Тургенев), текст рассказа, сертификаты.

11. Вид используемых на уроке ИКТ: презентация.

Методическое назначение ИКТ: усилить наглядность в обучении,

повысить уровень визуализации изучаемого материала

12. Ресурсы сети Интернет:

Портрет К.Г. Паустовского.

Обложка К.Г. Паустовского «Золотая роза».

Иллюстрации к содержанию рассказала.

13. Межпредметные связи:

МХК

Иллюстрации к рассказу К.Г. Паустовского «Старик в станционном буфете»

Остальное должен дополнить своим воображением художник- читатель»

С.Я. Маршак

Ход урока:

Предтекстовый структурный элемент урока.

1 этап. Вхождение в тему урока:

Учитель объявляет тему урока, направляет работу учащихся по самоопределению деятельности на уроке (общие цели и задачи), знакомит с учебным материалом, объявляет виды деятельности на уроке.

Слайд 2 2

а) объявление темы урока:

Тема нашего урока: «Художественная деталь в рассказе К.Г.Паустовского «Старик в станционном буфете»» (запись в тетрадь учащихся).

б) самоопределение к деятельности (целеполагание):

Найдите ключевое слово в теме урока (деталь).

Знаком вам этот термин? (5 класс Чехов)

Подумайте, какой может быть цель нашего урока? (продолжить учиться быть грамотным читателем).

Что предстоит сделать, чтобы цель была достигнута? (познакомиться с содержанием рассказа, найти яркие детали в произведении, понять, для чего писатель их использовал).

в) работа с эпиграфом:

Слайд 4

Эпиграфом к нашему уроку я предлагаю взять слова С.Я. Маршака. Прочитайте их. Какова главная мысль? (Писатель всегда ждет умного грамотного читателя). Отвечает он поставленным вами задачам на сегодняшний урок.

2 этап. Актуализация ранее полученных знаний.

а) слово учителя «Книга - писатель - читатель»

Слайд 2

В мире очень много книг. Зайдите в школьную библиотеку. Молча стоят они на полках: толстые и тонкие, в красивых и простеньких обложках. Молчаливые, бумажные... Автор, название произведения... А если бы они могли говорить? Они наперебой стали бы предлагать себя, потому что только они знают, какие муки творчества в поисках вдохновения и единственно верного слова преодолели их авторы...

Прочитай меня, - просил бы томик А.С. Пушкина, - мой поэт, совершенствуя стихи, менял слово в строке до 30 раз!

Прочитай меня, - умоляла бы книга Н.В. Гоголя, - сколько пережег он своих рукописей, бросал писать, чтобы я получилась!

- Лучше прочитай нас, - кричали бы романы великого французского писателя Флобера. - Создавая нас, он стал маяком. И их можно понять. Флобер был мучеником. Он писал так медленно, что с отчаянием говорил: «Стоит самому себе набить морду за такую работу». Он работал по ночам, а его окно в темные ночи стало маяком для рыбаков на Сене и даже для капитанов морских пароходов. Чтобы не сбиться с фарватера они «держали курс на господина Флобера». Но вряд ли моряки знали, что за окном великий писатель Франции, измученный борьбой за совершенство прозы.

И только книга И.С. Тургенева смущенно молчала. Её взял почитать ученик 5 класса. И когда его спросили, о чем рассказ «Муму», он ответил: «Да, там Герасим свою собаку утопил». Ничего он не понял, ведь за историей собачки и дворника скрывался трагический период в жизни нашего государства - крепостное право, отношение к которому хотел высказать И.С. Тургенев в своём произведении.

Чтобы приступить к работе с текстом художественного произведения, вспомните, что называется художественной деталью, дайте определение. (выразительная яркая подробность в произведении).

б) составление кластера:

Проверьте, все ли особенности такого художественного приёма, как деталь, вспомнили.

Слайд 5

в) о сборнике «Золотая роза» К.Г.Паустовского:

Деталь как приём художественной литературы вам уже знакома. И сегодня на уроке постарайтесь воспользоваться своими знаниями и докажите, что вы грамотные читатели и в мастерской писателя не гости, а сотрудники. Поможет нам вам в этом презентация.

Рассказ «Старик в станционном буфете» входит в книгу К.Г.Паустовского «Золотая роза» - книгу «о прекрасной сущности писательского труда». В ней есть небольшой секрет, о нём вы узнаете в конце урока. А сейчас включаем воображение и в путь, дорогие художники-читатели.

Слайд 6

Текстовый структурный элемент урока

3 этап. Вхождение в текст.

Учитель информирует учеников об основных учебных проблемах, связанных с анализом текста К. Паустовского «Старик в станционном буфете», конкретизирует задачи урока, уточняет формы работы (что и как будут делать школьники на уроке), предупреждает, с какой целью будет использоваться на уроке ИТК, как будут подводиться итоги урока и оцениваться результаты обученности.

а) чтение рассказа учителем (текст (см. Приложение 1) на парте у каждого ученика).

Б) о бмен впечатлениями от прочитанного.

Понравился вам рассказ?

Какие чувства он вызвал? (жалость, сочувствие старику и собаке, неприязнь к молодым людям, стыд за их поведение, благодарность продавщице).

4 этап. Практическая работа с текстом. Анализ содержания через поиск и осмысление художественной детали.

В каком месте разворачиваются события, описанные в рассказе? (станционный буфет; нет постоянных посетителей завсегдатаев, трудно сформировать отношение к людям, но есть общепринятые правила взаимоотношений, культура поведения; не место красит человека, а человек - место).

Время действия? (зима - зимние шквалы, толстый лед, крепкая ледяная закраина).

Перечислите всех героев рассказа. Кто понравился больше всего?

Понаблюдайте, какими предстают герои рассказа К.Г. Паустовского.

а) описание героев:

Слайд 8

Старик (неухоженный, одинокий, бесприютный, бывший рыбак).

Слайд 10

Собачка (разделяет положение старика, голодная, замерзшая).

Слайд 11

Молодые люди

Какими в рассказе предстают «молодые люди»? (здоровые, но равнодушные) Какая деталь подчеркивает это?

Обратите внимание на словосочетание «тугие затылки». (возможна работа «дежурного по словарям») Объясните, что хотел сказать писатель, употребив этот эпитет. Есть ли описание продавщицы? (интересная деталь - отсутствие описания)

б) наблюдение над поведением и речью героев

Слайд 12

Согласны ли вы с тем, что домашнее животное способно испытывать такие сложные чувства?

Что заставляет хозяина так настойчиво убеждать собачку не клянчить еду у посторонних?

Почему чувство собственного достоинства старика вызывает такое озлобление у молодых людей? И др.

Слайд 13

Обратите внимание на выделенную в тексте подробность. О чём она говорит?

Почему старик взял бутерброды? Ведь это тоже милостыня.

Слайд 14

Как вы думаете, о чём говорит выделенная на слайде деталь?

Слайд 15

Предположите, для кого оставлен второй бутерброд?

Согласны ли вы с Паустовским, что глаза старика слезились от ветра?

Посттекстовый структурный элемент урока.

5 этап. Выводы, достижение цели.

а) беседа

Для чего художник написал рассказ? (проблема)

Зачем была рассказана история Пети? (учит милосердию, отзывчивости, достойно выходить из сложной ситуации)

б) т ворческое задание. Синквейн на тему: «Милосердие»

Создайте синквейн на тему «Милосердие».

Слайд напомнит вам структуру синквейна.

Слайд 17

Как будем работать, индивидуально или в парах?

Примеры синквейна:

Милосердие.

Постоянное, повседневное.

Помогает, лечит, возвышает.

Милые сердцу чувства и поступки.

Человечность.

Милосердие.

Бескорыстное, необходимое.

Заботится, радует, окрыляет.

Милосердие – это деятельная доброта.

Сердечность.

6 этап. Рефлексия.

Понравился вам урок?

Чьи выступления понравились больше всего?

Поставьте оценки друг другу.

Можем мы назвать ребят, получивших «4» и «5», грамотными читателями?

Вручение сертификатов (см. Приложение 2).

7 этап. Домашнее задание:

2) Помните, в начале урока я обещала вам рассказать секрет книги «Золотая роза». Каждый рассказ состоит из двух частей. Прочитайте вторую часть рассказа (размышление о художественной детали) и напишите мини-сочинение на тему «Значение художественной детали в прозе».

Приложение 1

СТАРИК В СТАНЦИОННОМ БУФЕТЕ

Худой старик с колючей щетиной на лице сидел в углу станционного буфета в Майори. Над Рижским заливом свистящими полосами проносились зимние шквалы. У берегов стоял толстый лед. Сквозь снежный дым было слышно, как грохочет прибой, налетая на крепкую ледяную закраину.

Старик зашел в буфет, очевидно, погреться. Он ничего не заказывал и понуро сидел на деревянном диване, засунув руки в рукава неумело заплатанной рыбачьей куртки.

Вместе со стариком пришла белая мохнатая собачка. Она сидела, прижавшись к его ноге, и дрожала.

Рядом за столиком шумно пили пиво молодые люди с тугими, красными затылками. Снег таял у них на шляпах. Талая вода капала в стаканы с пивом и на бутерброды с копченой колбасой. Но молодые люди спорили о футбольном матче и не обращали на это внимания.

Когда один из молодых людей взял бутерброд и откусил сразу половину, собачка не выдержала. Она подошла к столику, стала на задние лапы и, заискивая, начала смотреть в рот молодому человеку.

- Пети! - тихо позвал старик. - Как же тебе не стыдно! Зачем ты беспокоишь людей, Пети?

Но Пети продолжала стоять, и только передние лапы у нее все время дрожали и опускались от усталости. Когда они касались мокрого живота, собачка спохватывалась и подымала их снова.

Но молодые люди не замечали ее. Они были увлечены разговором и то и дело подливали себе в стаканы холодное пиво.

Снег залеплял окна, и дрожь пробегала по спине при виде людей, пьющих в такую стужу совершенно ледяное пиво.

- Пети! - снова позвал старик. - А Пети! Ступай сюда!

Собачка несколько раз быстро мотнула хвостом, как бы давая понять старику, что она его слышит и извиняется, но ничего с собой поделать не может. На старика она не взглянула и даже отвела глаза совсем в другую сторону. Она как бы говорила: "Я сама знаю, что это нехорошо. Но ты же не можешь купить мне такой бутерброд".

- Эх, Пети, Пети! - шепотом сказал старик, и голос его чуть дрогнул от огорчения.

Пети снова вильнула хвостом и вскользь, умоляюще посмотрела на старика. Она как бы просила его больше ее не звать и не стыдить, потому что у нее самой нехорошо на душе и она, если бы не крайность, никогда бы, конечно, не стала просить у чужих людей.

Наконец один из молодых людей, скуластый, в зеленой шляпе, заметил собаку.

- Просишь, стерва? - спросил он. - А где твой хозяин?

Пети радостно вильнула хвостом, взглянула на старика и даже чуть взвизгнула.

- Что же это вы, гражданин! - сказал молодой человек. - Раз собаку держите, так должны кормить.
А то некультурно получается. Собака у вас милостыню выпрашивает. Нищенство у нас запрещено
законом.

Молодые люди захохотали.

Ну и отмочил, Валька! - крикнул один из них и бросил собачке кусок колбасы.

Пети, не смей! - крикнул старик. Обветренное его лицо и тощая, жилистая шея покраснели.
Собачка сжалась и, опустив хвост, подошла к старику, даже не взглянув на колбасу.

Не смей брать у них ни крошки! - сказал старик.

Он начал судорожно рыться в карманах, достал немного серебряной и медной мелочи и начал пересчитывать ее на ладони, сдувая мусор, прилипший к монетам. Пальцы у него дрожали.

- Еще обижается!-сказал скуластый молодой человек. - Какой независимый, скажи пожалуйста!

- А, брось ты его! На что он тебе сдался? - примирительно сказал один из молодых людей, наливая

всем пиво.

Старик ничего не ответил. Он подошел к стойке и положил горсть мелких денег на мокрый прилавок.

Один бутерброд! - сказал он хрипло. Собачка стояла рядом с ним, поджав хвост. Продавщица
подала старику на тарелке два бутерброда.

Один! - сказал старик.

Берите! - тихо сказала продавщица. - Я на вас не разорюсь...

Палдиес! - сказал старик. - Спасибо!

Он взял бутерброды и вышел на платформу. Там никого не было. Один шквал прошел, второй подходил, но был еще далеко на горизонте. Даже слабый солнечный свет упал на белые леса за рекой Лиелупа.

Старик сел на скамейку, дал один бутерброд Пети, а другой завернул в серый носовой платок и спрятал в карман.

Собачка судорожно ела, а старик, глядя на нее, говорил:

- Ах, Пети, Пети! Глупая собака!

Но собачка не слушала его. Она ела. Старик смотрел на нее и вытирал рукавом глаза - они у него слезились от ветра.

Вот, собственно, и вся маленькая история, случившаяся на станции Майори на Рижском взморье.

Зачем я ее рассказал?

Начав писать ее, я думал совсем о другом. Как это ни покажется странным, я размышлял о значении подробностей в прозе, вспомнил эту историю и решил, что если ее описать без одной главной подробности - без того, что собака всем своим видом извинялась перед хозяином, без этого жеста маленькой собаки, то история эта станет грубее, чем она была на самом деле.

А если выбросить и другие подробности - неумело заплатанную куртку, свидетельствующую о вдовстве или одиночестве, капли талой воды, падавшие со шляп молодых людей, ледяное пиво, мелкие деньги с прилипшим к ним сором из кармана, да, наконец, даже шквалы, налетавшие с моря белыми стенами, то рассказ от этого стал бы значительно суше и бескровнее.

В последние годы подробности начали исчезать из нашей беллетристики, особенно в вещах молодых писателей.

Без подробности вещь не живет. Любой рассказ превращается в ту сухую палку от копченого сига, о какой упоминал Чехов. Самого сига нет, а торчит одна тощая щепка.

Смысл подробности заключается в том, чтобы, по словам Пушкина, мелочь, которая ускользает от глаз, мелькнула бы крупно, в глаза всем.

С другой стороны, есть писатели, страдающие утомительной и скучной наблюдательностью. Они заваливают свои сочинения грудами подробностей - без отбора, без понимания того, что подробность имеет право жить и необходимо нужна только в том случае, если она характерна, если она может сразу, как лучом света, вырвать из темноты любого человека или любое явление.

Например, чтобы дать представление о начавшемся крупном дожде, достаточно написать, что первые его капли громко щелкали по газете, валявшейся на земле под окном.

Или, чтобы дать страшное ощущение смерти грудного ребенка, достаточно сказать об этом так, как сказал Алексей Толстой в "Хождении по мукам":

"Измученная Даша уснула, а когда проснулась, ее ребенок был мертв и легкие волосы у него на голове поднялись".

"- Покуда спала, к нему пришла смерть... - сказала Даша, плача, Телегину. - Пойми же - у него волосики встали дыбом... Один мучился... Я спала.

Никакими уговорами нельзя было отогнать от нее видение одинокой борьбы мальчика со смертью".

Эта подробность (легкие детские волосы, вставшие дыбом) стоит многих страниц самого точного описания смерти.

Обе эти подробности верно бьют в цель. Только такой и должна быть подробность - определяющей целое и, кроме того, обязательной.

В рукописи одного молодого писателя я наткнулся на такой диалог:

"- Здорово, тетя Паша! - сказал, входя, Алексей. (Перед этим автор говорит, что Алексей открыл дверь в комнату тети Паши рукой, как будто дверь можно открыть головой.)

Здравствуй, Алеша, - приветливо воскликнула тетя Паша, оторвалась от шитья и посмотрела на Алексея. - Что долго не заходил?

- Да все некогда. Собрания всю неделю проводил.

- Говоришь, всю неделю?

- Точно, тетя Паша! Всю неделю. Володьки нету? - спросил Алексей, оглядывая пустую комнату.

- Нет. Он на производстве.

- Ну, тогда я пошел. До свиданьица, тетя Паша. Бывайте здоровы.

- До свиданья, Алеша, - ответила тетя Паша. - Будь здоров.

Алексей направился к двери, открыл ее и вышел. Тетя Паша посмотрела ему вслед и покачала головой: - Бойковитый парень. Моторный".

Весь этот отрывок состоит, помимо небрежностей и разгильдяйской манеры писать, из совершенно не обязательных и пустых вещей (они подчеркнуты). Все это ненужные, не характерные, ничего не определяющие подробности.

В поисках и определении подробностей нужен строжайший выбор.

Подробность теснейшим образом связана с тем явлением, которое мы называем интуицией.

Интуицию я представляю себе как способность по отдельной частности, по подробности, по одному какому-либо свойству восстановить картину целого.

Интуиция помогает историческим писателям воссоздавать не только подлинную картину жизни прошедших эпох, но самый их воздух, самое состояние людей, их психику, что по сравнению с нашей была, конечно, несколько иной.

Интуиция помогла Пушкину, никогда не бывшему в Испании и в Англии, написать великолепные испанские стихи, написать "Каменного гостя", а в "Пире во время чумы" дать картину Англии, не худшую, чем это могли бы сделать Вальтер Скотт или Берне - уроженцы этой туманной страны.

Хорошая подробность вызывает и у читателя интуитивное и верное представление о целом - или о человеке и его состоянии, или о событии, или, наконец, об эпохе.

только часть работы.

Остальное должен дополнить

своим воображением художник-читатель»

С. Я. Маршак

Настоящим сертификатом подтверждается, что

_______________ _______________ ,

учащемуся

присваивается звание «Грамотный читатель»

Литература

2014г